Исчезнувший город

Да, город был. О нем у Брокгауза и Ефрона написано так:

«Перекоп — уездный город Таврической губернии на перешейке, соединяющем Крымский полуостров с материком. Название свое получил от рва, которым татары перекопали перешеек, чтобы затруднить доступ неприятеля к своей крепости Ферх-Кер-мен, или Ор-Капи, как называли ее турки...

После присоединения Крыма к России крепость, уже под именем Перекоп, была назначена уездным городом Таврической области...

В 1896 г. жителей в Перекопе вместе с Армянским Базаром считалось 7382 (3865 мужчин и 3517 женщин): дворян 161, духовного звания 70, почетных граждан и купцов 282, крестьян 310, прочих сословий 11».

Прочитав впервые эти строки, я удивился. Не видел никогда по соседству с валом города. В Большой Советской Энциклопедии о нем ни слова. И только в одном издании отыскалось упоминание: «Разрушен врангелевцами в 1920 г.». И все.

Сколько веков исследуют люди развалины Помпеи! Написаны картины, книги и путеводители. Туристы развозят во все концы мира горстки пепла, испытывая содрогание перед силой разбушевавшейся стихии. А здесь стихия не менее масштабная. И это не дальняя древность, а начало истории нашей страны. Она рождалась и вот здесь, под Перекопом. Жестокой схваткой и ненавистью к войне.

...В бывшего перекопского мещанина Семена Петровича Шесточенко я вглядывался с таким чувством, словно стоял передо мной беляевский гость из Атлантиды.

Человек как человек. Отпраздновал уже восьмидесятилетие, но дедушкой его никак не назовешь. Высокий, жилистый, загорелый, глаза по-молодому цепкие, а если сутулится, то скорее от высокого своего роста, чем под тяжестью прожитых лет.

Семен Петрович шагает широко, я еле поспеваю за ним. Взбираемся на глинистый холмик.

Мой проводник топчется на месте, говорит:

— Стоял здесь поповский дом. В нем жена моя жила еще девушкой. Отсюда я увел ее под венец, тайком, убегом, можно сказать. Поп-то не хотел пускать — задарма почти Марья у него работала. «Не повенчаю»,— грозился. Другой повенчал. Зажили.

Семен Петрович замолкает и долго смотрит в прошлое, в свою и другие жизни, которые кипели, шумели здесь. А теперь вокруг степь, холмики, поросшие бурьяном... Семен Петрович, оторвавшись от дум своих, вздыхает:

— Хорошо век свой прожил. Двум сыновьям жизнь дал. Одного война взяла... А в прошлом году и Марьи моей не стало. Так-то.

Он опять замолкает, потом говорит ровно, спокойно:

— Идем. Все я тебе обскажу, раз интересуешься...

Мы шли степью, высокая трава бурульча трещала под ногами, отливала желтизной. Семен Петрович рассказывал обстоятельно. И город, которого вот уже много лет нет на земле, вел меня своими улицами, тянувшимися по обе стороны чумацкого шляха. В центре, восточнее дороги, жили именитые горожане, дворяне, купцы. С севера на юг пересекал город зеленый бульвар, сейчас от него остались два чахлых вяза. Бульвар вливался в торговую площадь, выходили на нее и воинские казармы. Далее высилась крепость Перекоп, с четырех сторон обнесенная земляным валом, здесь проходили воинские учения.

Мы с Семеном Петровичем дошли до восточной окраины города, до невысокого кургана.

— Графская беседка тут стояла, — говорит Шесточенко. — Сам граф неподалеку жил, в большом парке. А в беседке для него каждый вечер оркестр играл... Граф чувствительный был. Курган под беседку насыпал из украинского чернозема. Чумаки по уговору везли ему землю с Киевщины, Полтавщины, с Подолья. А он в обмен соль им сыпал. Телегу соли за телегу земли.

За северной окраиной города на пустыре был колодец. Поили здесь чумаки своих волов. А по другую сторону дороги торговцы строили лабазы и так называемые «вольные кабаки». Получалось так: по одну сторону дороги чумаки поили волов, а по другую — их пропивали. Освобожденные от волов, «вольные», шли работать на добыче соли.

Мой проводник заглядывает в одну, в другую яму. Подбрасывает в ладони стеклянные осколки.

— Штоф, полуштоф, четверть штофа, — говорит он. — Страшно жили чумаки. Да разве только они...

...Идем все дальше, дальше, к Перекопской крепости, и я спрашиваю:

— Как же все-таки погиб город?

— Когда стрельба шла тут, разбили его. А камни разобрали врангелевцы на укрепления.

Значит, разрушен артиллерийской бомбежкой, а потом разобран по камню, по кирпичику, уложен в оборонительную линию старого мира.

Удивительная судьба!