Перекоп взят

Подошел к концу пятый год со дня смерти Михаила Васильевича Фрунзе, военного вождя революции, старого ученика Ленина. Имя Фрунзе неразрывно связано с многими годами славной борьбы рабочего класса, с победами вооруженной революции, с организацией героических отрядов Красной гвардии и рабоче-крестьянских полное Красной армии.

Иваново-Вознесенские ткачи помнят Фрунзе-Михайлова, помнят знаменитые фрунзовские прокламации в 1905 г., помнят его неистовую борьбу с царскими палачами, черносотенцами и погромщиками. Они помнят также одну из его огневых прокламаций, которая начиналась так: «Товарищи рабочие! Нет, впрочем, не товарищи после всего происшедшего. Вы недостойны этого имени. Грабители и разбойники! Другого имени вам нет и не может быть». Так Фрунзе клеймил рабочих, участвовавших в погромах.

Везде — на рабочих собраниях пятого года, перед царским судом - дважды выслушивая приговор к смертной казни, в тюрьмах и ссылке, в жаркие, боевые дни Октября, на бесчисленных фронтах гражданской войны, в годы мирного строительства - Фрунзе был одинаков: тверд, отважен, храбр и до последней капли крови предан делу коммуны. Приветливый и мягкий человек, он в то же время был тверд и непреклонен, когда дело касалось интересов революции. Когда надо было нанести Врангелю последний удар — взять Перекоп, это дело поручили Фрунзе. И он выполнил его. Увлекая красных героев своими горячими словами, призывными прокламациями, личным отважным участием в боях, Фрунзе разгромил белогвардейский полчища барона Врангеля. Перекоп и Чонгар были завоеваны и переданы революции.

«Победа, и победа блестящая, была одержана по всей линии» — писал Фрунзе. Умер М.В. Фрунзе 31 октября 1925 г. когда служил революции в должности наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета Союза ССР. 31 октября 1930 г. — пять лет со дня смерти тов. Фрунзе, а 7 ноября 1930 г. — десятилетие героического взятия Перекопа и Чонгара. Так же как вечно должна жить память о героях Перекопа и Чонгара, так же должна быть свежей и живой память о замечательном полководце революции, ее подлинном герое, политкаторжанине и большевике Михаиле Васильевиче Фрунзе. Мы печатаем воспоминания М.В. Фрунзе о боях за Перекоп.

Как известно, Крым соединяется с материковой частью тремя пунктами: 1) Перекопским перешейком, имеющим около 8 километров ширины, 2) Сальковским и Чонгарским мостами (первый железнодорожный), представляющими ниточки мостовых сооружений, возведенных частью на дамбе до 8 метров шириной и протяжением до.5 километров, и 3) так называемой Арбатской стрелкой, идущей от Геническа и имеющей протяжение до 120 километров при ширине от полукилометра до 3 километров.

Перекопский и Чонгарский перешейки и соединяющий их южный берег Сиваша представляли собой одну общую сеть заблаговременно возведенных укрепленных позиций, усиленных естественными и искусственными препятствиями и заграждениями. Начатые постройкой еще в период добровольческой армии Деникина, позиции эти были с особенным вниманием и заботой усовершенствованы Врангелем. В сооружении их принимали участие как русские, так, по данным нашей разведки, и французские военные инженеры, использовавшие при постройках весь опыт империалистической войны. Бетонированные орудийные заграждения в несколько рядов, фланкирующие постройки и окопы, расположенные в тесной огневой связи, — все это в одной общей системе создало укрепленную полосу, недоступную, казалось бы, для атаки открытой силой.

Наиболее сильно укреплены были участки Перекопский и Чонгарский, особенно первый, имевшие по нескольку укрепленных линий, богато вооруженных тяжелой и легкой артиллерией и пулеметами.

На Перекопском перешейке наши части 6-й армии, еще до 30 октября, развивая достигнутый в боях к северу от перешейков успех, овладели с налета двумя укрепленными линиями обороны и г. Перекопом, но дальше продвинуться не смогли и задержались перед третьей наиболее сильно укрепленной линией так называемого Турецкого вала (земляной вал высотой в несколько метров, сооруженный еще во время турецкого владычества и замыкавший перешеек в самом узком его месте).

Между прочим, в тылу этой позиции на расстоянии 15-20 километров к югу была возведена еще одна полоса укреплений, известная под именем Юшунских позиций. На Чонгаре мы, овладев всеми укреплениями Чонгарского полуострова, стояли вплотную у взорванного Сальковского железнодорожного моста и сожженного Чонгарского.

Таким образом при определении направления главного удара надо было выбирать между Чонгаром и Перекопом. Так как Перекоп, в силу большей, ширины, открывал более широкие возможности в смысле развертывания войск и вообще представлял больше удобств для маневрирования, то, естественно, наш решающий удар был нацелен сюда.

Для выполнения его были предназначены дивизии 6-й армии, бывшей под командой тов. Корка. В непосредственном тылу 6-й армии и отчасти 4-й были сосредоточены конные массы 1-й и 2-й конных армий.

Но так как, с другой стороны, здесь перед нами были очень сильные фортификационные сооружения противника, а также, естественно, здесь должны были сосредоточиться его лучшие части, то внимание фронтового командования было обращено на изыскание путей преодоления линии сопротивления противника ударом со стороны нашего левого фланга.

В этих видах мной намечался обход по Арбатской стрелке Чонгарских позиций с переправой на полуостров в устье реки Салгира, что километров в 30 к югу от Геническа.

Этот маневр в сторону в 1732 г. был проделан фельдмаршалом Ласси. Армии Лас-си, обманув крымского хана, стоявшего с главными своими силами у Перекопа, двинулись по Арбатской стрелке и, переправившись на полуостров в устье Салгира, вышли в тыл войскам хана и быстро овладели Крымом.

Наша предварительная разведка в направлении к югу от Геническа показала, что здесь противник имел лишь слабое охранение из конных частей.

Оставалось обеспечить операцию со стороны Азовского моря, где действовала флотилия мелких судов противника, иногда подходившая к Геническу и обстреливавшая там наше расположение. Эта задача была возложена мной на Азовскую флотилию, стоявшую в Таганроге.

Командующему флотилией приказано было идти на Геническ. Приказ должен быть выполнен не позднее 8 ноября. К сожалению, наш флот не явился. Как оказалось, он не мог пробиться через льды, оковавшие, благодаря наступившим морозам, Таганрогскую бухту. Напротив того, неприятельская флотилия продолжала навещать район Геническа и тем мешала всяким операциям в этом направлении.

Лично отрекогносцировав все побережье и убедившись, что на скорое прибытие нашего флота надежд нет, время же не терпело, я с величайшим сожалением отказался от намерения использовать для удара Арбатскую стрелку. Если бы наш флот - смог прибыть своевременно, то нет ни малейших сомнений в том, что из Крыма армия Врангеля не ушла бы. Как бы то ни было, но отныне приходилось возлагать все надежды на прямую атаку в лоб Перекопских и Чонгарских позиций.

В связи с изложенным, решающим направлением отныне являлось исключительно Перекопское, и туда направилось наше главное внимание.

5 ноября на ст. Рыково мною отдается директива, согласно которой на войска 6-й армии (51, 52, 15-я и Латышская дивизии) возлагалась задача не позднее 8 ноября, переправившись на участке Владимировка - Стогановка - Малый Курган через Сиваш, ударить во фланг и тыл перекопских позиций, одновременно атакуя с фронта Турецкий вал. Для обеспечения операций и немедленного развития успеха в подчинение командарма 6-й тов. Корка была передана 2 - я конная армия в составе трех кавалерийских дивизий, одной бригады и группы повстанческих войск Махно, насчитывавшей около 2 000 бойцов при большом количестве пулеметов. 6 ноября я с тт. Владимировым и Смилгой выехали лично в район расположения частей 6-й армии Попутно мы объехали штабы 1-й и 2-й конных армий, где непосредственно подробно договорились с командованием этих армий - тт. Буденным и Ворошиловым в 1-й конной и тт. Мироновым, Полуяном и Горбуновым во 2-й, относительно плана и способа проведения в жизнь намеченной операции.

7 и 8 ноября мы провели в расположении частей 6-й армии. 8-го, около 4 часов дня, захватив с собою командующего 6-й армией тов. Корка, мы приехали в штаб 51-й дивизии, на которую была возложена задача штурма в лоб Перекопского вала. Штаб стоял в селе Чаплинке. Настроение в штабе и у начдива тов. Блюхера было приподнятое и в то же время несколько нервное. Всеми сознавалась абсолютная необходимость попытки штурма и в то же время давался ясный отчет в том, что такая попытка будет стоить немалых жертв. В связи с этим у командования дивизии чувствовалось некоторое колебание в отношении выполнимости приказа о ночном штурме в предстоящую ночь. В присутствии командарма мною было непосредственно, в самой категорической форме, приказано начдиву штурм произвести.

Надо признать, что действительно на войска дивизии возлагалась задача неимоверной трудности. Нужно было без сколько-нибудь значительной артиллерийской подготовки, на самом узком пространстве и по абсолютно ровной, лишенной всяких следов местности атаковать сильно укрепленную позицию.

Отдав все необходимые указания и оставив тов. Корка в Чаплинке, мы двинулись дальше по направлению к Перекопу. Были уже сумерки. Когда мы приблизились к берегу Перекопского залива, поднялся туман, закрывший на расстоянии нескольких шагов все предметы. На юге и юго-востоке непрерывно раздавался грохот орудийной пальбы. Подвигались мы довольно медленно, с каждым шагом вперед пушечная канонада становилась все слышнее и слышнее. Скоро впереди и вправо от нас мы стали различать огневые вспышки орудийных залпов.

Линия неприятельского расположения обнаруживалась непрерывными снопами лучей прожекторов, старавшихся пронзить мрак и раскрыть движение наших частей. На огонь противника отвечали сильным огнем и наши батареи, расположенные перед Перекопской позицией.

Приезжаем в линию расположения резервных полков 51-й дивизии. В них идет подготовка к последнему, решающему акту. Настроение у красноармейцев спокойное и лишь несколько приподнятое. Полки ждут приказа двигаться на подкрепление своих товарищей, занимающих передовые, исходные для атаки позиции. Холодно. Огни разводить запрещено, даже курить приказано, тщательно укрываясь. Озябшие красноармейцы прыгают на месте, стараясь хоть сколько-нибудь согреться. Едем дальше, наталкиваемся на новые части: это подходящие к полю боя полки армейского резерва — Латышской дивизии.

Огонь со стороны противника усиливается, отдельные снаряды попадают в район дороги, идущей по северному берегу Сиваша, по которой едем мы. Впереди и несколько влево от нас вспыхивает сильный пожар. Это неприятельские снаряды зажгли скирды соломы у какого - то хуторка возле с. Перво - Константиновна.

Ближайшей, своей целью ставим добраться до ст. Владимировка, где стоит штаб 52-й дивизии. Приезжаем наконец в штаб дивизии. Начдива 52-й тов. Германовича в штабе нет. Он со своими полками уже переправился в город через Сиваш и ведет бой в районе деревни Кара - Дженай, что к юго - востоку от Перекопского вала. Части дивизии переправились еще ночью с 7-го на 8-е и энергично проведенной атакой на рассвете овладели укреплениями так называемого Литовского полуострова. Развивая свое наступление дальше во фланг и тыл перекопским позициям противника, дивизия после первых успехов натолкнулась в районе Кара-Дженая на упорное сопротивление противника, бросившего в контратаку одну из своих лучших дивизий — Дроздовскую, подкрепленную отрядом бронемашин. По отрывочным сведениям, поступившим в штадив, можно было сделать тот вывод, что части дивизии несколько отброшены назад и обороняются на линии, составляющей южную границу Литовского полуострова. Бой идет непрерывно с предыдущей ночи. Бойцы все время не ели; имеются жалобы на полное отсутствие питьевой воды. Все обозы находятся на северном берегу, и о налаживании хоть сколько-нибудь сносного снабжения в условиях боя не может быть и речи.

Очень выгодным для нас обстоятельством, чрезвычайно облегчившим задачу форсирования Сиваша, было сильное понижение уровня воды в западной части Сиваша. Благодаря ветрам, дувшим с запада, вся масса воды была угнана на восток, и в результате в ряде мест образовались броды, правда очень топкие и вязкие, но все же позволявшие передвижение не только пехоты, но и конницы, а местами даже артиллерии. С другой стороны, этот момент совершенно выпал из расчетов командования белых, считавшего Сиваш непроходимым, и потому державшего на участках наших переправ сравнительно незначительные и притом мало обстрелянные части, преимущественно, из числа вновь сформированных.

В результате первых боев была сдача нам в плен целой кубанской бригады ген. Фостикова, только что прибывшего из Феодосии. Ознакомившись с обстановкой и отдав все вызывавшиеся ею распоряжения, мы поехали дальше в штаб 15-й дивизии, стоявшей в селе Строгановке.

Бои на участке 15-й дивизии протекали успешно. Ею было захвачено несколько орудий, и части дивизии, не встречая особого сопротивления, продвигались вперед.

Так же как и в 52-й дивизии, главным неудобством были оторванность от обозов и полное отсутствие воды, фуража и провианта по ту сторону Сиваша.

Не больше чем через полчаса после нашего приезда в дивизию с линии связи, проложенной через Сиваш к боевому участку, поступают донесения о повышении уровня воды, начинавшей медленно затапливать брод. Проверили, оказалось действительно так. Положение создавалось чрезвычайно опасное. Стоило воде подняться еще немного, и тогда полки 15-й, а вслед затем и 52-й дивизии окажутся отрезанными по ту сторону Сиваша. Надо было немедленно же принимать самые решительные меры, иначе все дело могло погибнуть.

Такими мерами явились следующие мои распоряжения, отданные к немедленному исполнению: 1) подтверждение немедленной атаки в лоб частями 51-й дивизии Перекопского вала под угрозой самых суровых репрессий в случае оттяжки в исполнении; 2) мобилизация всех жителей селений Строгановки, Владимировки и пр. для предохранительных работ на бродах; 3 приказ 7-й кавалерийской дивизии и Повстанческой группе, стоявшим в 10 километрах от Строгановки, сейчас же садиться на коней и переправляться через Сиваш для подкрепления 15-й и 52-й дивизий.

Отдав изложенные распоряжения и установив наблюдение за их исполнением, мы решили оставаться в Строгановке впредь до выяснения обстановки.

Примерно в 3 часа ночи в Строгановку прибыла 7-я кавалерийская дивизия, которая после осмотра тотчас же была отправлена к боевым линиям. Вода за это время уже сильно испортила брод, но переправа все же еще была возможна. Часам к 4 явились и махновцы. Вызвав к себе их командующего Каретникова и начальника штаба, фамилию которого сейчас не помню, я изложил им обстановку и потребовал немедленного отправления на тот берег. На переговоры пришлось потратить целый час. Видимо, махновцы не совсем доверяли мне и страшно не хотели двигаться в поход, опасаясь, быть может, какой-нибудь ловушки. Несколько раз Каретников и начальник штаба то уходили, то вновь приходили ко мне под предлогом получения тех или иных данных. Только под утро, часам к 5, удалось и их переправить к месту боя.

В это же время я получаю донесение из штаба 51-й дивизии, переданное через штадив 52-й, о том, что части 51-й дивизии в 3 часа 30 минут пополуночи овладели штурмом Перекопским валом и продолжают наступление на Армянский базар. Прочитал донесения, и с плеч словно гора свалилась. Правда, это еще не означало окончания задачи, ибо дальше путь в Крым преграждали сильные юшунские позиции, и главная развязка всей операции должна была произойти там, но все же со взятием Перекопа для нас в значительной мере ослабела опасность погубить целиком две дивизии, отрезываемые водами Сиваша. Теперь являлась возможность установления с ними связи по твердому грунту, что резко улучшало всю обстановку.

Дав директиву командованию 6-й армии об энергичном продолжении дальнейшего наступления, я со спокойной совестью направился отдохнуть.

На другой день, убедившись, что события на фронте 6-й армии развиваются нормально, мы выехали к ст. Рыково, в штаб 4-й армии, дабы ускорить наш удар отсюда и тем не дать противнику возможности обрушиться всеми силами на перекопское направление.

В районе мостов заканчивались спешные приготовления полков 30-й стрелковой дивизии к ночному штурму. Настроение полков было выше всяких похвал. Переданное мною частям сообщение о взятии 6-й армией Перекопа еще более подняло настроение и вызвало горячий дух соревнования. Не могу забыть следующего факта: когда я в штабе 4-й армии сообщил начальнику 3-й стрелковой дивизии тов. Грязнову и бывшему с ним одному из командиров бригад, что Блюхер (он между прочим был прежде начальником Грязнова на Восточном фронте) взял Перекоп, то оба побледнели. Через несколько минут, смотрю, Грязнова и его комбрига уже нет, они укатили на позицию. А через несколько часов начался знаменитый ночной штурм полками 30-й дивизии чонгарских позиций противника. Утром 11 ноября, после кровопролитного боя, части дивизии уже были на том берегу и, опрокинув противника, стремительно наступали на Джанкой.

Так решилась участь Крыма, а с ним и судьба всей южно - русской контрреволюции.

Победа, и победа блестящая, была одержана по всей линии. Но досталась она нам дорогой ценой. Кровью десяти тысяч своих лучших сынов оплатили рабочий класс и крестьянство свой последний, смертельный удар контрреволюции. Революционный порыв оказался сильнее соединенных усилий природы, техники и смертоносного огня.

Память об этих десяти тысячах красных героев, легших у входов в Крым за рабочее и крестьянское дело, должна быть вечно светла и жива в сознании всех трудящихся. Если нам теперь легче, если мы, наконец, окончательно закрепили торжество труда не только на военном, но и на хозяйственном фронте, то не забудем, что этим мы в значительной мере обязаны героям Перекопа и Чонгара. Их незабвенной памяти посвящаю эти строки и перед ними склоняюсь обнаженной головой.

Октябрьская революции, Харьков, ноябрь 1922 г.

Не сумев руководить заводской организацией, он разлагал ячейку штамповочного цеха, в который его послали. Там даже собраний не было, и комсомольцы подавали заявления об исключении их из комсомола. Комитет распустил бюро цеховой ячейки и назначил там досрочные перевыборы.

А Вячеслов и теперь работает в штамповочном цехе. Он стал угрюмым, замкнутым, но хитрость по-прежнему скрыта в складках его век. Он не признавал своей вины, но и не обжаловал решения об его исключении. Иные удивляются этому, но он, подымая брови, с тонкой иронией замечает:

- Чего ж мне обжаловать? Я не пойду против решения масс...

Он совсем стушевался в заводе, его нигде не видно. ТРАМ не работает - такова участь всех организаций, в которых состоит Вячеслов. Он сидит дома и мечтает. И ест пироги. Румяные пироги с мясом? Или с капустой?..

Выстрел прозвучал в июле, когда Вячеслов развивал свои правые теории.

Бурак... Такая пышная русая шевелюра, такие мягкие очертания лица, такие задумчивые большие глаза и такая прозаическая фамилия Бурак...

Итак, в теплую июльскую ночь Федя Ремизов, бывший комсомолец, молодой рабочий, запер на ключ комнату, стал перед зеркалом в позу, приставил к виску револьвер и выстрелил. Пуля прошла на вылет, от виска к выбритому и напудренному затылку.

Тогда и явился Бурак, товарищ самоубийцы. Он все время дежурил у гроба и произнес на могиле прочувственную речь. Бурак видимо долго готовился к этой речи. Его голос дрожал, а светлая грива часто вздрагивала.

- Выстрел это - не случайный выстрел, - вдохновенно начал Бурак. - Он говорит о том, что те задачи, которые поставлены перед молодежью партией и комсомолом, — но актуальные задачи. Молодежь разочаровалась в нашем строительстве. Почему Ремизов не хотел вести общественной работы? Потому что она производственную молодежь не интересует, потому что нам не создают удовлетворительных условий.

Так говорил молодой оппортунист, воспользовавшись смертью своего товарища. Собравшиеся на похороны слушали и возмущались наглому выступлению.

- Бурак... Бурак... Постойте, да не тот ли это Бурак?

- Ну конечно тот самый! Бывший секретарь комсомольской ячейки ФЗУ. Его исключили из комсомола за развал ячейки.

Так вот кто такой Бурак! Этот самый Бурак, бывший секретарь - администратор, который так щедро наделял всех комсомольцев выговорами, который в ФЗУ сам себя премировал как лучшего ученика. А ячейка рассыпалась...

Бурак - тонкая натура. Ему быть бы в Голливуде киноартистом. Он ведь хвалился.

- Я был на приеме у Малиновской... Бурак и Ремизов сильно дружили Они всегда вместе мечтательно бродили по тесным улицам и по свободным полям, любовались небом и тихо шептали:

- Скучно на свете... Покончим самоубийством...

- Покончим самоубийством!...

Но Бурак определенно рисовался, позировал, а Ремизов — впечатлительный юноша — был под его влиянием и серьезно думал о самоубийстве. И когда однажды Бурак уехал. Федя убил себя.

- Хорошо, что обошлось так, а то и меня нашли бы в крови, - говорил Бурак.

Федя, чудак, молодой мечтательный мальчишка! Зачем так глупо оборвал свою жизнь? Лишний трусливый человек, твоя смерть послужила оппортунисту Бураку предметом для выступления с позорной речью. Бурака поддержали соседи-кулаки, соседи-обыватели. Они говорили:

- Ремизову нечего было есть. С голоду это он. Советская власть довела...

Бурак работает теперь слесарем. На работе он прикрывает свою шевелюру старым картузом, чтобы она не запылилась. А когда входят посторонние люди, он сбрасывает картуз и встряхивает гривой. Тогда прядь русых волос спадает на лоб. Глаза задумчивы и смотрят вдаль.

Бурак пишет стихи. Ходят в Подаевске слухи, будто он мечтает издать их в ЗИФе. В переплете из ослиной кожи?

О Малютине, секретаре заводского комитета, избранного вместо Вячеслова, все знают только одно. Его сняли с работы этой осенью за бездеятельность и оппортунизм. Он был так удивлен — ведь голосовал за генеральную линию и выступал с речами против правого уклона?

Малютин, этакий неповоротливый, апатичный, ленивый парень, по установившейся традиции безвыходно сидел в комнате комитета. Ответы на вопросы он произносил густым, низким голосом, медлительно и невозмутимо, как бюрократ чистой крови. Спрашивал реже, чем отвечал. Малютин, хоть раз взволновала бы тебя до боли мысль о том, что завод на черной доске! Такой равнодушный к болезням цехов — даже телефонную трубку ленился взять в руки. Ведь у него был технический секретарь... Это при Малютине 140 новеньких написанных комсомольских билетов лежали в столе семь месяцев. Он считал, организация не нуждается в росте, в подкреплении. А среди старых комсомольцев многие не платили взносов по двенадцати месяцев.

У Малютина были помощники. Вот Хозяинов — бывший секретарь (все помощники Малютина «бывшие») машиностроительного цеха. Розовый Хозяинов, всегда веселый, всегда относящийся к серьезнейшим делам шутливо. Ячейка не работала все время его секретарства. Цех давал перебои. Когда выбрали другого секретаря, Хозяинов ничем не помог новому в цехе человеку. Он полушутливо отмахивается от всех нагрузок.

- Надоело, ничего нового!

Его затащили на заседание бюро — он выпрыгнул в окно и удрал. Его выбрали на заводскую конференцию - он зарегистрировался и ушел бродить по аллеям осеннего, пожелтевшего парка. Пятилетка и промфинплан для него - чужие слова, он любит покалякать в обеденный перерыв о том, что «в Москве, небось, все есть, а без ботинок не проживешь».

Розовый Хозяинов, нам не нужны лишние люди! Розовый Хозяинов, ты лишний человек, оппортунист, обыватель!... Твоя шутливость враждебна нашему делу. Хозяинов. тебя вычеркнут из списков ячейки, потому что ты только числишься комсомольцем.

Недавно, когда на заводе были нерабочие дни, токарь машиностроительного цеха Коля Григорьев работал без отдыха трое суток. На заводе взорвался гудок, и Коля растачивал новый. Он делал его без чертежа, но гудок получился на славу. Далеко - далеко слышен гудок, и те, кому дорог завод, слышат в нем призыв к работе.

Коле Григорьеву часто приходится работать сутки, без перерыва. Он лучший производственник в цехе, а на заводе - прорыв. Вот и теперь, не выходя из цеха второй день, он и его товарищ работают над рамой водила гидравлического формовочного пресса.

Коля Григорьев, шестнадцать ударных комсомольских бригад, шесть планово - оперативных групп ударной работой стараются снять завод с черной доски. Сто семь-десять три молодых рабочих недавно вступили в комсомол.

Таков ответ оппортунистам.